Программа литературной органической критики XIX в., тесно связанная с органическим пониманием истории и культуры (в смысле целостно-телеологического саморазвертывания) и с философским органицизмом, восходящим к Аристотелевой телеологии, может сегодня рассматриваться как герменевтический феномен. Поиски русских шеллингианцев среди которых наиболее заметны кружок «любомудров» и Н.И. Надеждин, нашли развитие в творчестве Ап. Григорьева, самобытного писателя-критика, автора множества идей, формулировок, отдельных понятий и текстов, парадигмальных для последующего «органического» мышления. Его словесные находки, в свое время удивлявшие читателей, прижились в русском литературоведческом словаре: жизненная полнота, искренность и фальшь, новое слово, веяние, миросозерцание, историческое воззрение и историческое чувство, рожденность и деланность произведений (образов и идей), гениальная натура, художественная интуиция, отжившее, допотопное и мн. др. Этот язык описания конкретной <em>жизни</em> художественного произведения, жанра, стиля, исторического события, героя, личности и других органических форм – необходимая альтернатива сциентистским и абстрактно-метафизическим подходам и практикам, слишком часто не осознается современными философами и учеными-гуманитариями как особая интеллектуальная традиция.

Несоразмерно скромное место «органицизма» в истории гуманитарного знания, на мой взгляд, объясняется, главным образом, эффектом наложения на это понятие так называемой «<em>органической</em> школы» в социальной науке и философии, где общественные системы, процессы и отношения рассматриваются по аналогии с <em>биологическими</em> системами и процессами. Критическое отношение к социал-дарвинизму XIX в. продолжается в полемиках с современной так называемой социобиологией, в которой тоже обнаруживается немало спорных редукционистских тенденций. В результате мы имеем в Новой философской энциклопедии (2000 и 2010 гг. издания) статью об органицизме, где он трактуется фактически как системный холизм, как исключительно западное явление и исключительно в контексте ХХ в., а в конце статьи и вовсе объявляется умершим под натиском более актуального «популяционистского способа мысли» [Старостин web].

Между тем, русский органицизм, представленный фигурами А.А. Григорьева, Н.Н. Страхова, Н.Я. Данилевского, Ю.Н. Говорухи-Отрока, В.В. Розанова, Л.П. Карсавина, М.М. Пришвина, Г.С. Померанца и др. – не имеет ничего общего ни с редукционизмом, ни с материалистическими вульгаризациями. В программных статьях 1856–1858 гг. «О правде и искренности в искусстве» и «Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства» А.А. Григорьев сформулировал задачи органического истолкования произведений искусства, исходя из принципов автономности органического развития исторической жизни (объективное творчество), личности автора (субъективное творчество) и вечности идеальных законов жизни (идеалы красоты, добра и правды). Эти принципы, реализованные Григорьевым в собственных критических статьях, были подхвачены его последователями, о которых часто можно прочесть в энциклопедиях и учебниках по истории литературной критики, что они – в частности, Страхов и Розанов, находились под влиянием Григорьева, но о своей приверженности органической критике только <em>заявляли</em>, а на самом деле не работали в этой парадигме. Между тем, вызваны подобные суждения поверхностным анализом, который ищет прямых указаний и непосредственных совпадений в словах: раз Розанов и Страхов не пишут об <em>аромате</em> и <em>цвете</em> произведения, значит, они отступили от органической критики. На самом деле легко показать, что целый массив критических статей критиков-органицистов является продуктом работы григорьевских установок и приемов, а главное – что все целостное творчество этих философических писателей и критиков реализовалось в русле органической критики.

Органицизм – это, используя метафору В.В. Розанова, «глубокое озеро» русской мысли, которого не замечают в плохо изученном «темном лесу» (Н.А. Бердяев) русской жизни XIX–XX вв. из-за шумных бурь, гремящих водопадов и железных потоков революционно-демократической, историко-материалистической, софийно-религиозной и прочих громких парадигм, сражающихся насмерть между собой и погребающих на своем пути всякую сложность и многомерность литературной и, шире, творчески-мыслительной жизни. В интересах научной истины нам следует исторически переоткрыть для себя органическую школу. Обратимся к статье Н.Н. Страхова (верного единомышленника и популяризатора Ап. Григорьева) «Воспоминание о поездке на Афон (1881 г.)», написанной в 1889 г. и опубликованной впервые в 1890 г. (Страхов 1892). Читая этот очерк под определенным углом зрения, мы увидим в нем своеобразный герменевтический этюд, урок понимания (см.: [Мотовникова 2015]). Важными в историческом и в биографическом контекстах предстают его размышления о межкультурном «взаимном непонимании», которого «еще много и в наш прогрессивный век, может быть, даже больше, чем в другие века» [Страхов 1892, 3], о понимании между Востоком и Западом (внутренний разговор с еще одним ближайшим другом, Н.Я. Данилевским, ушедшим в 1885 г.), о свойственной любознательным русским людям другой крайности – «отвлеченного понимания, на которой все вещи равны и нет уже ничего ни нового, ни великого, а все сливается в однообразном потоке вечности» [Страхов 1892, 5]. На протяжении статьи Н.Н. Страхов различает степени понимания – знания и представления, заведомые догадки и непосредственные чувства, поразительные впечатления и «ложные понятия» о непостижимом, объяснимое словами и «несколько» понимаемое… На замечание В.В. Розанова об изысканности и сложной продуманности страховских текстов сам Н.Н. Страхов отвечал, что пишет просто и ясно. Простота и ясность «Воспоминаний» – результат глубокого самопонимания, философской рефлексии и изысканной языковой разработки тщательно отобранного материала личных воспоминаний. Помещенный в начало книги «Воспоминания и отрывки» (1892) этот очерк выступает как программный текст зрелого писателя Н.Н. Страхова. И программность эта – именно герменевтическая: не поучать, но понимать себя и других, свой и чужие миры.