Везде
Theory and Practice of Museum Activity in the Work of S.F. Oldenburg
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Theory and Practice of Museum Activity in the Work of S.F. Oldenburg
Annotation
PII
S032103910008034-0-1
DOI
10.31857/S032103910008034-0
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Vitaliy Ananiev 
ORCID: 0000-0001-7413-6339
Affiliation: Saint Petersburg State University
Address: Russian Federation, Saint-Petersburg
Mikhail Bukharin
ORCID: 0000-0002-3590-016X
Affiliation: Institute of World History, RAS
Address: Russian Federation, Moscow
Edition
Volume 79 Issue 4
Pages
1022-1039
Abstract

This publication introduces for scientific use an earlier unknown source – the short hand report of the communication of I.A. Orbeli, the director of the State Hermitage (1934–1951), devoted to theoretical and practical museums’ activity of S.F. Oldenburg. The communication has been made in 1934. The published text allows better understanding of interrelations of the academic science and museums’ sphere in Russia of the first third of the 20th century, personal contribution of S.F. Oldenburg into the preservation of historical and cultural heritage of the world civilizations.

Keywords
historical and cultural heritage, history of archaeology, history of arts, Buddhist archaeology, museology, I.A. Orbeli, S.F. Oldenburg, State Hermitage
Received
25.12.2019
Date of publication
25.12.2019
Number of purchasers
70
Views
709
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite   Download pdf
1 Многообразная научная и научно-организационная деятельность академика С.Ф. Ольденбурга включала целый ряд направлений гуманитарного знания, так или иначе связанных с востоковедением. Особое место занимали в ней история искусства, прежде всего, буддийского, а также теория и практика музейного дела.
2 Работы по музееведению, истории конкретных музейных собраний редко появляются на страницах «Вестника древней истории»1. Как правило, публикации такого рода прослеживают историю той или иной коллекции или анализируют музейные предметы с позиции так называемых профильных дисциплин (эпиграфики, сфрагистики, археологии и т.д.). Между тем, музеология сфокусирована на целом комплексе вопросов, связанных в частности с основными принципами и теоретическими основаниями работы по сохранению культурного и научного наследия. Хотя предметы музейных собраний и являются существенной составляющей источниковой базы исторической науки, важным аспектом их критического анализа, зачастую выпадающим из поля зрения профессиональных историков, оказывается и, собственно, музейная судьба предметов – то, как и по каким причинам они попали в то или иное музейное собрание, как были объединены там с другими предметами, составив определенную коллекцию, как это повлияло на их семантику и дальнейшие интерпретации2. Ответы на эти вопросы требуют понимания специфики «музейных механизмов» в их исторической обусловленности, т.е. анализа музеологии и ее связи с общекультурным контекстом как одного из факторов, влиявших на формирование парадигм академической науки.
1. Например, о зарождении египетской музеологии: Dewachter 1992, 139–144.

2. Dolák 2018, 7–17.
3 На материале античной Греции, например, С. Маршан, обратившись к фигуре А. Фуртвенглера, убедительно показала, как именно рост музейных коллекций по античной археологии во второй половине XIX в. способствовал трансформации антикварного знания в научно-археологическое3. Представляется, что обращение к музееведческому наследию С.Ф. Ольденбурга, как и других видных отечественных ученых, деятельность которых была связана с музейным миром, может быть целесообразно не только в контексте уточнения их биографии и разработки истории самих музеев, но и для лучшего понимания механизмов конструирования научных парадигм, составлявших концептуальные рамки развития отечественной науки. Важным этот вопрос кажется еще и в связи с опасными современными тенденциями в сфере управления культурой, сводящими специфику музейной работы к одному лишь сохранению и популяризации. И С.Ф. Ольденбург, и И.А. Орбели, доклад которого публикуется ниже, всегда подчеркивали значимость музеев как центров выработки научного знания. Той же точки зрения придерживается и М.Б. Пиотровский4, юбилею которого посвящен данный выпуск «Вестника древней истории». В этом отношении выбор именно такой темы для статьи в юбилейном выпуске кажется совсем не случайным.
3. Marchand 2007, 248–285.

4. Piotrovsky 2017, 135–140.
4 С.Ф. Ольденбург практически всю свою жизнь был связан с музеями – центрами хранения и экспонирования культурного наследия с одной стороны и центрами ведения научной работы – с другой5. Главным научным центром российских исследований по истории Востока – основной области научных интересов Ольденбурга – был Азиатский музей, которым ученый руководил с 1916 г. (после К.Г. Залемана) вплоть до своей кончины в 1934 г. (уже в статусе директора Института востоковедения АН СССР6). Значительная часть находок, которые были собраны двумя Туркестанскими экспедициями Ольденбурга (1909–1910 и 1914–1915 гг.), была передана в музейные собрания, в том числе в Государственный Эрмитаж.
5. См. Oldenburg 1923, 13–17; Stanyukovich 1986, 84–90; Ananiev 2014, 167–186.

6. Об этом аспекте деятельности Ольденбурга см. Popova 2016, 259–285.
5 Основная работа С.Ф. Ольденбурга – «Описание пещер Чан-фо-дун близ Дунь-хуана», составленная по итогам работы II Русской Туркестанской экспедиции (далее – РТЭ) 1914–1915 гг., раскрывает генезис буддийской живописи в Центральной Азии на протяжении нескольких эпох. В ней описано 447 пещер – уникальных памятников буддийского изобразительного искусства. Эта работа пока не опубликована, однако активное участие Ольденбурга в организации7 и проведении археологических работ на целом ряде памятников в Восточном Туркестане8 и в Дунь-хуане позволяют уже сейчас в полной мере охарактеризовать понимание им задач искусствоведа-практика9, стремившегося не только (а может быть, и не столько) к анализу, сколько к сохранению памятников мирового исторического и художественного наследия, именно эта обеспокоенность сохранением культурного наследия в его вещественном воплощении во многом вызвала обращение ученого к разработке вопросов, связанных с теми институтами, которые в начале ХХ в. и рассматривались в качестве основных центров его сохранения, т.е. с музеями.
7. Достаточно упомянуть Монгольско-Туркестанскую экспедицию Д.А. Клеменца 1898 г. и работы М.М. Березовского в 1905–1907 гг.

8. Имеются в виду, прежде всего, работы Первой Русской Туркестанской экспедиции 1909–1910 гг. под руководством самого С.Ф. Ольденбурга, материалы которой теперь доступны во всей полноте (Bukharin 2018). Кроме того, Ольденбург принимал активное участие в организации Первой Прусской императорской туркестанской экспедиции под руководством А. Грюнведеля и в улаживании недоразумений, постоянно возникавших между российскими (прежде всего, М.М. Березовский) и немецкими исследователями (А. Грюнведель и А. фон Ле Кок).

9. В первой четверти ХХ в. практически каждый археолог был в определенной степени искусствоведом, а искусствовед – археологом. Данные дисциплины в период активной научной деятельности Ольденбурга только становились самостоятельными, независимыми друг от друга в программах высшего образования. Баланс между археологией и историей искусства в университетских курсах был достигнут в 1920-е гг.; об этом см. Ananiev, Bukharin 2018.
6 Вопросы сохранности памятника привлекли внимание Ольденбурга не случайно. Работам в Дунь-хуане предшествовало несколько экспедиций российских археологов, в том числе разведочная экспедиция самого Ольденбурга 1909–1910 гг., обозначаемая как I Русская Туркестанская экспедиция. В Санкт-Петербург I РТЭ главным образом вывезла лишь то, что нуждалось в спасении и реставрации, – найденные на полу пещер фрагменты рукописей, обломки фресок и статуй; остальное расчищалось, затем фиксировалось и, по возможности, консервировалось in situ. По итогам работ было собрано и доставлено свыше 30 ящиков коллекций (фресок, деревянных и бронзовых статуэток, других предметов искусства), почти сотня фрагментов рукописей, главным образом найденных при раскопках, свыше 1 500 фотографий монастырей, пещер, храмов и пр.10
10. Подробнее см. Bukharin, Popova, Tunkina 2018, 9–39.
7 Коллекции I РТЭ, доставленные в Россию, были невелики, особенно в сравнении с объемом находок, вывезенных из Восточного Туркестана немецкими коллегами. С.Ф. Ольденбург был верен принципу «не трогать на месте памятников, если им не угрожает непосредственное разрушение»11. Значительную опасность для памятников Ольденбург усматривал не только в действии времени и поисках местных жителей, сбывавших древности, но и в неквалифицированной, варварской работе своих коллег по другим экспедициям. Так, в отчете «Туркестанская экспедиция 1909–1910 г.» Ольденбург указывает:
11. Shcherbatskoy 1935, 27.
8 Много копано немецкими экспедициями, но с основною целью добыть предметы и, прежде всего, рукописи. Мы могли только заняться контрольным исследованием некоторых зданий… причем пришлось убедиться, что рисунки зданий, которые заменили собою планы, неизбежно должны были послужить источником ошибок. Копание без определенной системы, за которым следовало такое же копание со стороны туземцев в поисках за вещами, дало печальные результаты по отношению к возможности восстановить план города. Это теперь задача спешная, и кроме произведенного разрушения каждый год разрушают, свозя землю на поля12.
12. Bukharin 2018, I, 68.
9 Примечательны и следующие его высказывания из дневника I РТЭ: «Пилили пещеру с медальонами – от них жалкие оборвыши. Немецкие варвары – нехорошо, что Грюнведель рисовал и писал в пещерах»; «нашли разные вещи в мусорных кучах перед пещерами. И здесь варварская пилка»13. Показательны также свидетельства источников, пока еще не введенных в научный оборот. Особенный интерес в этом отношении вызывает письмо С.Ф. Ольденбурга одному из ведущих российских востоковедов В.В. Бартольду, с которым Ольденбурга связывали более 30 лет дружбы и тесного сотрудничества. Письмо было написано непосредственно на месте проведения археологических исследований в Туюк-мазаре 13 ноября 1909 г.: «Копали Лекок и Бартус варварски, и на их душах много бесповоротно испорченного драгоценного материала; фрески ими тоже спиливались часто не тщательно»14.
13. Oldenburg 2018, 549, 551.

14. СПбФ АРАН. Ф. 68. Оп. 2. Д. 178. Л. 7–7 об.
10 Как известно, значительная часть материалов, собранных I и II РТЭ, отложилась в Государственном Эрмитаже. Первоначально материалы экспедиции были переданы в Музей антропологии и этнографии Академии наук (Кунсткамеру), где они прошли первичную обработку. В 1923 г. Государственный Эрмитаж обратился в Академию наук с просьбой о передаче на хранение этих материалов. Академия наук ответила положительно и постановила для решения этого вопроса избрать комиссию в составе С.Ф. Ольденбурга, В.В. Бартольда, И.Ю. Крачковского, С.М. Дудина и одного представителя Музея антропологии и этнографии15. По итогам работы комиссии археологические находки I РТЭ в 1931–1932 гг. и были переданы в Эрмитаж, где часть их была помещена на экспозицию в 1935 г.16 Это произошло, когда директором Эрмитажа был Иосиф Абгарович Орбели, принимавший непосредственное участие в формировании восточно-туркестанского фонда музея.
15. СПбФ АРАН. Ф. 1. Оп. 1-1925. Д. 247. Л. 110.

16. Bukharin, Popova, Tunkina 2018, 26.
11 И.А. Орбели и С.Ф. Ольденбурга связывали многолетние профессиональные контакты, как в структурах Академии наук, так и в Эрмитаже. Публикуемый ниже текст выступления – одно из свидетельств этих контактов. Его музееведческая составляющая нуждается в дополнительной контекстуализации.
12 История музейного дела и музейной мысли долгое время рассматривалась в отечественной историографии как маргинальное и сугубо специальное направление исследований, никак не связанное с «большой историей». Эта точка зрения не принимала в расчет, что музей является частью общей системы культуры определенного общества и следует общему направлению развития культуры и общественных отношений того или иного периода. Ошибочность рассмотрения музееведения как второстепенной несамостоятельной дисциплины была убедительно доказана еще в 1970-е годы в трудах таких видных историков культуры и науки, как, например, А.М. Разгон или Т.В. Станюкович, дальнейшее развитие этого направления, однако, оказалось в отечественной историографии весьма скромным17. Связь «большой науки» с музейным миром особенно сильной была в 1920-х годах, когда многие представители «старой» академической и университетской науки именно в музеях, а также краеведческой деятельности нашли применение своим трудам18.
17. См., например, Razgon 1973; Stanyukovich 1978.

18. См. Shmidt 1990, 11–27.
13 Как подчеркивалось выше, С.Ф. Ольденбург был связан с музейным делом еще с дореволюционного периода: он работал с коллекцией Генерального консула России в Кашгаре Н.Ф. Петровского, размещенной в Эрмитаже, на что требовалось получить специальное разрешение19, принимал активное участие в работе Музея антропологии и этнографии Академии наук (описывал предметы, пополнял фонд новыми предметами, печатался в сборниках музея)20, превратившегося в годы руководства музеем академиком В.В. Радловым в крупнейший отечественный центр этнографической науки21, участвовал в создании Этнографического отдела Русского музея императора Александра III22. Систематическим участником музейного строительства ученый стал, однако, уже после 1917 г., когда и музейный сектор охватила общая тенденция, связанная со строительством «новой культуры»23. Ольденбург принимает тогда участие в разработке структуры новых органов руководства музейной деятельностью, выступает в печати по музейным вопросам, участвует в музейных конференциях, перед лицом приближающихся музейных распродаж всеми силами пытается противостоять угрозе утраты культурного наследия24. Он является главой Центрального бюро краеведения, призванного координировать музейно-краеведческую деятельность на местах25, входит в советы как старых (Эрмитаж)26, так и новых (петроградский Музей революции, Музей восточных культур)27 музеев, консультирует провинциальные музеи28.
19. Piotrovskiy 2016, 253–254.

20. Stanyukovich 1986, 84–86.

21. Reshetov 1995, 75–85.

22. Tur’inskaya 2008, 173.

23. См. подробнее: Ananiev 2014.

24. Kaganovich 2006, 160–165; Formozov 2006, 284, 285, 288. См. также Serapina 2002.

25. См. СПбФ АРАН. Ф. 208. Оп. 2. Д. 102; Sobolev 2002, 105–134.

26. См. Piotrovskiy 2001, 2009 (по указателю).

27. СПбФ АРАН. Ф. 208. Оп. 2. Д. 97. Л. 108–109, 120 и др.

28. См., например, письмо из Вятского краеведческого музея с просьбой расшифровать надписи на бронзовой статуэтке: СПбФ АРАН. Ф. 208. Оп. 2. Д. 97. Л. 119.
14 Организационное соединение музейного и исследовательского начала в области востоковедения, которым пришлось заниматься С.Ф. Ольденбургу в последние годы его жизни, протекало непросто. Институт востоковедения АН СССР, последнее место работы академика Ольденбурга, был сформирован на базе Азиатского музея, Института буддийской культуры и Тюркологического кабинета. Определенно, сам Ольденбург возражал против такого подхода. Так, в 1929 г. он писал В.В. Бартольду: «Очень огорчили вести Ваши о Кабинетах арабском29 и иранском30. Напишу Ферсману31 и буду упорно настаивать. Какое глубокое непонимание того, что Азиатский музей должен быть библиотекой, а Кабинеты совершенно другое!»32.
29. Известные проекты по созданию центров арабских исследований относятся к концу 1920-х годов: в 1928 г. И.Ю. Крачковский организовал Арабский семинарий, а 17 февраля 1929 г. ему были представлены проекты учреждения Кабинета арабской филологии и кружка арабистов имени В.Р. Розена (Kuznetsova, Kulagina 1970, 62).

30. Иранский кабинет – научное учреждение при Отделении исторических и филологических наук РАН, проект открытия которого рассматривался в начале 1920-х гг. Предполагалось также открыть синологический кабинет, чему возражал в частности В.М. Алексеев (Kuznetsova, Kulagina 1970, 54, 61). Арабский и иранский кабинеты стали структурными единицами Института востоковедения АН СССР, созданного в 1930 г.

31. Ферсман, Александр Евгеньевич (1883–1945) – геохимик, академик РАН (1919), директор Минералогического музея РАН (1917), вице-президент РАН (1927–1929).

32. СПбФ АРАН. Ф. 68. Оп. 2. Д. 178. Л. 23 об.
15 Несмотря на исключительные трудности в организации работ ИВ АН СССР33, Ольденбург не отступил от своих принципов и стремился до последнего дня отстоять традиции классического российского востоковедения в крайне неблагоприятных условиях.
33. См. Vasil’kov 1999, 156–157.
16 Как свидетельствуют архивные документы, роль Ольденбурга в развитии музейного дела была значительно шире, чем явствует из имеющихся публикаций, и этот аспект истории российской (советской) культуры еще ждет своего исследователя. Так, на конференции, приуроченной к 150-летию С.Ф. Ольденбурга, этот сюжет был освещен только в выступлении М.Б. Пиотровского, представившем позицию Ольденбурга по вопросу распродаж коллекций Эрмитажа34.
34. Piotrovskiy 2016, 253–258.
17 Ниже публикуется стенограмма доклада И.А. Орбели «Академик С.Ф. Ольденбург – участник в музейном строительстве», прочитанного на заседании общего собрания АН СССР памяти Ольденбурга 25 апреля 1934 г. Текст этого доклада до сих пор не введен в научный оборот. Он развивает положения доклада «С.Ф. Ольденбург как искусствовед», прочитанного 1 февраля 1933 г. на юбилейном заседании, посвященном 50-летию научной деятельности Ольденбурга. В нем Орбели отмечал: «Всякий, кто входил в соприкосновение с Сергеем Федоровичем знает, как много он дает как руководитель, как учитель много отдельно брошенных указаний, иногда целый ряд консультаций, которые могут быть приравнены к курсу лекций. Это особенно чувствуется всеми нами, музейными работниками, которым много труднее было бы работать, если бы мы не имели возможности всегда прибегать к консультациям Сергея Федоровича даже тогда, когда вопросы возникают далеко не востоковедные»35. Через год Орбели получил возможность значительно развить положения, высказанные в 1933 г.
35. СПбФ АРАН. Ф. 909. Оп. 1. Д. 330. Л. 46.
18 Текст выступления публикуется в современной орфографии и пунктуации, сокращения раскрыты.
19 И.А. ОРБЕЛИ АКАДЕМИК ОЛЬДЕНБУРГ – УЧАСТНИК В МУЗЕЙНОМ СТРОИТЕЛЬСТВЕ Стенографический отчет общего собрания Академии наук, посвященного памяти академика С.Ф. Ольденбурга от 25 апреля 1934 года. Председатель – Академик Волгин
20 В течение всех лет, истекших после Октябрьской революции, Сергей Федорович всегда играл такую видную роль во всех вопросах, касающихся музейного строительства, что было бы чересчур большой смелостью взяться за характеристику его в этом направлении. Дать характеристику Сергея Федоровича, как музейного работника, выполнявшего не только научную работу, но и колоссальную просветительную работу, было бы очень трудно, потому что не было такой стороны музейной работы, в которой Сергей Федорович не был бы активным участником.
21 Не было такого съезда, на котором Сергей Федорович не выступал бы в качестве активного работника, всегда напоминавшего об очередных работах, всегда предупреждавшего от излишних увлечений. Когда 16 лет тому назад приходилось применяться впервые к различным типам музейных работников, первым признаком, по которому приходилось определять пригодность или непригодность, надежность или ненадежность данного работника, основным признаком являлось отношение к тем задачам музеев, которые игнорировались в царской России и которые выступают на первый план в наши дни – это просветительная деятельность музеев36. Тот экзамен, через который, желая или не желая, проходили все лица, соприкасавшиеся с музеями, Сергей Федорович выдержал блестяще, потому что задолго до октября он был склонен рассматривать музеи в первую очередь как учреждения просветительного характера, призванные выполнять большую общественную работу, а не хранить в своих стенах накопленные сокровища37.
36. Это утверждение является широко распространенным и всячески поддерживавшимся властями в советское время стереотипом, лишь отчасти отвечающим действительному положению дел. Как показывают новейшие исследования, именно в конце XIX – начале XX вв. начинают формироваться традиции отечественного «экскурсионизма», как тогда называли практику и методику экскурсионного дела, закладываются основы научно-просветительной деятельности музеев, формируются предпосылки для развития музейной педагогики (см. Parkhomenko 1991; Shlyakhtina 2009 и др.). Хотя, безусловно, в качестве задачи государственной важности просветительская деятельность музеев выдвигается на первый план лишь в советский период, быстро начиная подменяться пропагандистской.

37. Это утверждение также не полностью соответствует действительности. Безусловно, Ольденбург признавал, что «музеи – ученые учреждения, которые при правильной постановке имеют громадное научное и вместе с тем и широко-образовательное значение» (СПбФ АРАН. Ф. 2. Оп. 1 (1920). Д. 1. Л. 24а). Однако при этом основное его внимание всегда привлекала именно научно-исследовательская деятельность музеев. Показательно, что именно этой теме посвящены были его выступления на музейных конференциях начала 1920-х годов – Конференции центральных музеев (1922 г.) и Петроградской областной музейной конференции (1923 г., см. СПбФ АРАН. Ф. 800. Оп. 4. Д. 263. Л. 17; Oldenburg 1923). Ни в одной из его работ мы не найдем подробного разбора специфики просветительской работы музея или характерных для нее форм, в то время как научно-исследовательская работа характеризуется подробно и со знанием дела.
22 Мы знаем, каким исключительным даром популяризатора обладал Сергей Федорович. Не трудно популяризировать, если вы стремитесь сохранить в нетронутом виде основные подлинные научные выражения, если не боитесь вульгаризации. Умея популяризировать деятельность величайшего научного учреждения даже для детей, он был свободен от всяких тенденций. Он умел объяснять маленьким детям, среди которых проводил много часов, – среди детей с красными галстучками и даже среди детей, которые еще их не получили38. Им он объяснял самые сложные проблемы, но еще лучше он объяснял взрослым те проблемы, с которыми они были мало знакомы. Он обладал этим даром в максимальной степени, но сущностью указаний, которые он давал своим более молодым товарищам, являлось положение: в основе проведения работы должна лежать подлинная исследовательская работа, а выводы из своей работы, популяризация тем, разработанных самим популяризатором.
38. Здесь нельзя не отметить письмо от Сомянского школьного музея Революции имени С.Л. Перовской, «п/о Черлак Омского округа Сибкрая» от 10 июня 1929 г. об избрании ученого почетным членом музея «им. Сони Перовской». Авторы письма просят «дорогого старого седого друга» не отказываться и прислать свою фотографию для музея, так как «отказ убьет энергию у нас, будьте отзывчивы, как Соня Перовская». Подпись звучит весьма серьезно: «Ваша смена. Заведующий музеем Крошаков Виктор. Секретарь Шантин Илья» (СПбФ АРАН. Ф. 208. Оп. 2. Д. 97. Л. 113–113 об.).
23 В этом смысле Сергей Федорович борется на музейном фронте, что было чрезвычайно трудно. Еще 14 лет тому назад была тенденция при излишне поспешной организации музеев отделить просветительную работу от другой музейной работы. С этим приходилось многим бороться. Эта борьба была трудна, потому что в значительной мере кадры, которыми располагали музеи, не подходили для того, чтобы доверить им такую ответственную задачу, как введение в массы того, что можно извлечь из музеев, все выводы, которые можно сделать на основании памятников зримых, наиболее объективных и прочных, запечатлевшихся в памяти.
24 Сергей Федорович работу музеев понял очень хорошо. Он не объединялся с теми, которые имели тенденцию, являясь наблюдателями создания новых учреждений, перелагать на них исследовательскую работу с тем, чтобы музеи ограничивались экспозицией, развешиванием экспонатов по стенам, по плану, неизвестному даже ведущим развеску в данном музее.
25 На днях я принимал участие в Москве в одном совещании, посвященном выработке музейного профиля, и было странно слышать речи, которые еще 15 лет назад вызывали резкие и справедливые возражения и нарекания. Пришлось слышать, что задачи экспозиции должны разрешать чисто исследовательские институты, а отнюдь не музеи, музеи должны только выполнять экспозицию39.
39. Показательно, что на постановление Наркомпроса РСФСР от июня 1930 г. о музейном деле новое, уже советское, руководство Центрального бюро краеведения и редакция его официального печатного органа «Советское краеведение» отреагировали предложением создать при всех областных и краевых бюро краеведения специальные «институты краеведения», которые бы сосредоточили в себе всю исследовательскую работу, оставив музеям лишь работу демонстрационно-выставочную и политико-просветительную (см. Tur’inskaya 2001, 100–101). Очевидно, что это вело бы к прекращению эффективного функционирования музейного института.
26 С этой точкой зрения Сергей Федорович никогда согласиться не мог. Ставя во главу угла научную работу, он соответственно разрешал проблему пополнения, роста музеев. В этой области он всегда говорил об экспедициях40. А как он выполнял сам экспедиции, как выполнял очень тяжелую работу, которая выпадает на долю тех, кто попадает в далекую страну, в очень сложную, физически неудобную обстановку, когда приходится сталкиваться, как говорил здесь академик Щербатской41, со скрытием достижений предыдущих работников, со скрытием достижений тех, кто прошел через данную территорию, со скрытием даже материала из того района, куда намечается экспедиция. Тем не менее, Сергей Федорович умел и дал блестящие образцы музейной работы.
40. Ср. «Никогда экспедиции не станут излишними, а теперь, при малочисленности и, в общем, слабости краеведческих организаций, экспедиции единственный надежный путь к систематическому, научному пополнению музеев» (Oldenburg 1923, 15).

41.  Щербатской, Федор Ипполитович (1866–1942) – индолог, буддолог, академик РАН (1918); после кончины Ольденбурга участвовал в подготовке к изданию «Описания пещер близ Дунь-хуана». Отсылка к прозвучавшей на том же заседании речи академика Ф.И. Щербатского «Академик С.Ф. Ольденбург как индианист» (Отчет о деятельности Академии Наук Союза Советских Социалистических Республик в 1934 году. М.–Л., 1935.С. 21).
27 Я согласен, что нельзя сегодняшнее Заседание посвящать панегирикам, но пусть не будет воспринято, как панегирик, то, что вся экспедиционная работа Сергея Федоровича должна быть охарактеризована как работа вполне безупречная, несмотря на то что прошло после этой работы 25 лет. Вопрос не в том, что нашел человек в том или ином месте, вопрос не в том, что выломала фрески немецкая экспедиция или не выломала. Вопрос важен тем, как с оставшимся обошелся тот, кто их нашел42.
42. К этой теме И.А. Орбели обращался и раньше. На юбилейном заседании, посвященном 50-летию научной деятельности Ольденбурга, 1 февраля 1933 г. им был прочитан доклад «С.Ф. Ольденбург как искусствовед». В сборник опубликованных материалов этого заседания доклад Орбели не вошел (см. Академик С.Ф. Ольденбург. К пятидесятилетию научно-общественной деятельности. 1882–1932. Речи в заседании Академии Наук 1 февраля 1933 г., посвященном чествованию акад. С.Ф. Ольденбурга. Библиография. Л., 1934), и его введение в научный оборот так же представляется насущной задачей для историков науки.
28 Мы прекрасно знаем, что остатки пещер Турфана и Кучара Сергей Федорович сумел обратить в то, что собранные им результаты все же в научном отношении занимают первое место в мире43. Ибо единственный пункт на земном шаре, где можно полностью проследить историю развития живописи Средней Азии, единственный пункт, где можно изучить все школы, которые развивались и существовали в течение трех с лишним веков на территории нынешнего Синьцзяна, единственный пункт – Ленинград. И этим мы обязаны Сергею Федоровичу. Не важно, вывезена оттуда полная стена или вывезены обломки. Вопрос – как взяты эти обломки, как эти мелкие обломки подобраны и вопрос в системе. Он на месте с исключительной добросовестностью фиксировал и приурочивал к тому месту на стене, на котором не осталось ничего, кроме 2–3 мелких обломков. Никогда Сергей Федорович не стремился к той экспедиционной работе, которая строится на погоне за ценными находками, но он стремился к той экспедиционной работе, которая дает действительные результаты, которая дает возможность человеку, не побывавшему на месте нахождения памятника, ясно и отчетливо его представить44.
43. В докладе «С.Ф. Ольденбург как искусствовед» Орбели отмечал: «Только дважды им были совершены большие экспедиции. Тем, кто был знаком с Сергеем Федоровичем в те годы, кому приходилось видеть, как он готовится к экспедициям, те хорошо знают, как Сергей Федорович предусматривал все мелочи экспедиционной работы, все возможности во время поездки. В этом сказывается характер человека, самой природой предназначенного выполнять работу в экспедиции. Самым главным наставлением С.Ф. было указание, которое приходилось слышать и от его ближайших товарищей, двух крупнейших востоковедов, Н.Я. Марра и В.В. Бартольда – это указание на то, что никакая экспедиция, никакие раскопки не могут предприниматься без большой предварительной подготовки, без детальнейшего изучения всех источников, связанных с предстоящими работами… Этой серьезной подготовкой, углубленной проработкой найденного уже участниками Германской экспедицией, можно объяснить то, что Сергею Федоровичу в его работе удалось избегнуть тех промахов, которые были допущены предшествовавшими экспедициями, и дать образец экспедиционной работы» (СПбФ АРАН. Ф. 909. Оп. 1. Д. 330. Л. 42).

44. «Целый ряд пещер был разрушен не потому, что во время той или иной операции случайно погибли памятники – это еще было бы простительно – но мы знаем, что часто стены пещер обламывались, чтобы вынуть очень эффективный, интересный кусок фрески… Самая знаменитая коллекция прославленных росписей из Китайского Туркестана находится в Берлине. Хотя здесь представлены богатейшие образцы стенной живописи Китайского Туркестана, изучить историю ее по этой богатейшей и наряднейшей коллекции невозможно. Изучить ее на месте больше нельзя. Изучать ее можно только в Ленинграде, потому что Сергею Федоровичу удалось из кучи мусора подобрать отдельные мелкие куски, которые не привлекли внимания музейных работников, собиравших для Берлинского музея, и получить полный подбор того, что необходимо, чтобы дать представление о развитии художественных течений Китайского Туркестана. Созданием этой коллекции наука обязана только одному Сергею Федоровичу. Ценность этой коллекции для всех, кому дороги интересы науки, повышается во много раз, если учесть то обстоятельство, что ни один кусок не был выломан насильственно, не был изъят со вредом для памятника» (СПбФ АРАН. Ф. 909. Оп. 1. Д. 330. Л. 44).
29 Сергей Федорович умел правильно ставить научную работу и в такой области музейной работы, как хотя бы в постановке той же экспозиции, которая, к сожалению, теперь еще расценивается как техническая работа45. Вместе с Николаем Яковлевичем Марром46 Сергей Федорович бился за признание научной работы в отношении того, как строить музейную экспозицию. Мы знаем, что очень легко развесить картины, расставить скульптуру, если обладаешь художественным чутьем, если памятники определены. Но ведь задача заключается не в том только, чтобы в результате получилась выставка – приятная для глаза картина, а получилась связная картина, из которой Вы вправе прочитать одну – две страницы, но в которой Вы вправе прочитать и всю мысль. Экспозиция, как исследование, выраженное в вещах, независимо от того материала, который привлечен, будь то материал письменный, будь то материал устный, который почерпнут из фольклора, или материалы, извлеченные из дневника, – такую книгу признавал и умел писать Сергей Федорович. Мы это знаем по указаниям, которые давались им за несколько дней до смерти для построения экспозиций Турфана. Стремясь видеть в музее школу, которая должна принести пользу и больше, и меньше подготовленным слушателям, он умел избегнуть всяких перегибов.
45. Выдающийся отечественный искусствовед и музейный деятель Л.А. Мацулевич вспоминал о таком отношении к делу построения музейной экспозиции (его поручения непрофессионалам) в своих лекциях по музееведению, читавшихся во второй половине 1940-х – начале 1950-х годов на историческом факультете Ленинградского университета: «Одно время считалось, что работник музея не может оформлять выставку, что ее нужно оформлять художнику. Помню, в длинный зал, как коридор, пришла группа художников. Им начинают говорить. “Да нет, – говорят, – это не важно”… Не спрашивают даже, какая выставка. Мы говорим, что здесь не будет красочных картин, здесь будут материалы археологические. “Нет, мы очень опытны. Мы устраивали декорации улиц, это же совершенно то же самое, вот так перекинем…” (СПбФ АРАН. Ф. 991. Оп. 1. Д. 185. Л. 78–79). О лекциях Мацулевича см. Ananiev 2013.

46. Марр, Николай Яковлевич (1864–1934) – археолог, литературовед-кавказовед, языковед, автор псевдонаучной «яфетической теории» и «нового учения о языке», академик ПАН (1913), председатель РАИМК (с 1926 г. – ГАИМК) в 1919–1934 гг.
30 Многие из присутствующих наверно хорошо знают, как в стремлении использовать музеи, как просветительные учреждения, доходили до отрицательного восприятия музеев. Это резко расходится с указаниями, которые принадлежат покойному Владимиру Ильичу, указаниями на то, что трудящийся, проработав 8 часов, имеет право отдохнуть в музее, не проходя в эту минуту школьной работы. Это задача музеев, которая не может быть исключена из нашей работы, потому что, если мы ее исключим, мы должны будем выхолостить все, что делаем в музее, и дать в невоспринимаемом виде все то, что можно видеть и понять в музее. На эту сторону дела умел обращать внимание Сергей Федорович. И нужно сказать, что здесь Сергею Федоровичу помогало то свойство, которым он обладал в такой степени – это чувство меры и исключительно тонкое чутье, чутье, которое очень большое значение имеет тогда, когда вы должны зрителю, иногда не подготовленному к восприятию того, что ему предстоит видеть в музее, – вы должны показать ему памятники, осознать которые не легко и лицу, долго работавшему в этой области.
31 Основным принципом, который всегда рекомендовал Сергей Федорович, это была полная свобода от прикрепления вещей к данному месту, участку стены. Будучи горячим сторонником комплексного метода экспозиции в полном и широком значении термина: комплексный метод экспозиции, он стремился к оживлению музеев дополнительными экспозициями, необходимыми для более легкого восприятия. При этом он восставал против нагромождения фотографий и текста, против недочетов, которыми страдало наше музейное строительство 8 лет.
32 До абсурда доведенное богатство экспозиции, в котором тонут подлинные памятники, которые призваны воздействовать на посетителей, затопление основной мысли бесконечным количеством деталей, примечаний, за которыми не видно мысли автора, а видна только эрудиция, – против этого восставал Сергей Федорович. Говоря о реконструкции обстановки, в которой памятники создавались, он всегда вел к тому, чтобы не реконструировать то, что в музейной обстановке реконструировать невозможно47.
47. Ср. в докладе Орбели: «С.Ф. Ольденбург как искусствовед»: «Трудно было бы назвать работника, ученого, связанного с музеем, который уже 20 лет тому назад выдвигал твердо, упорно, настойчиво вопрос о принципиальной невозможности устройства экспозиций с неподвижными памятниками. Вы знаете, к чему приводит устройство интересных характерных групп, воспроизводящих обстановку того места, откуда изъят памятник, если эта копия делается неподвижной. Основное требование, которое выдвигал Сергей Федорович и в прошлые годы и ныне, это – возможность постоянной перестройки музея в соответствии с требованиями жизни, – устройство такой выставки, чтобы каждый памятник пребывал в определенном сочетании с другими. Это требование комплексной экспозиции, которое сейчас представляется элементарным, но которое 25 лет назад казалось совершенно неожиданным и во многих случаях неприемлемым, особенно характерно для Сергея Федоровича. Естественно, что при предъявлении такого требования к музейному делу, Сергей Федорович должен был испытывать много разочарований, когда он видел великолепные памятники индийской скульптуры в Лондонском музее, где они, правда, не прикреплены на железном стержне, но закреплены на десятки и сотни лет, а одном и том же месте» (СПбФ АРАН. Ф. 909. Оп. 1. Д. 330. Л. 45).
33 Помню предостережения, которые делались по поводу метода экспозиции турфанских фресок, искусственно построенных вещей, в обстановке, противоречащей той, в которой эти фрески были выломаны на месте. Такое восстановление пещеры возможно при наличии таких основ, которых ни в одном музее мира достигнуть нельзя. Всякое такое построение руками людей, которые не видели этого и не имеют того материала, скалы, породы, из которой высечена пещера, приводит к искажению представления о ней. Это представлялось Сергею Федоровичу неприемлемым, и в нарушении этого требования заключается основной недостаток музея в Берлине.
34 Вопросы реставрации, вопросы доделки памятников. Здесь, как вы знаете, в стремлении сохранить памятник, придать цельность иногда нарушается мера в такой степени, что приходится с трудом отыскивать подлинные черты памятника среди целого ряда нагромождений, приклеек, нашивок на подлинных обломках. От этого наука давно отказалась, этому насчитывается 2–3 десятка лет. Но все же остались приемы реконструкции, с применением которых приходится деятельно и энергично вести борьбу. И эту борьбу вел Сергей Федорович.
35 Примером может служить то, как проведены были раскопки Козлова48 в Ноин-уле и как энергично боролся Ольденбург с той реставрацией, которая велась помимо желания самого Козлова. Мы знаем, что в интересах эффективности находок Козлова в Ноин-уле49 вещи эти были выстираны и выутюжены по самому обычному способу, как стираются и гладятся платки, рубашки и мы знаем, что при этом пострадали исключительной ценности образцы, пострадали в такой короткий период – 2 ночи, которые потребовались, чтобы была проведена эта реставрация. Но зато никогда не будет проведена такая реставрация, потому что Сергей Федорович сумел дать урок тем, кто реконструкцию проводил, и тем, кто высказывался за эту реконструкцию50.
48. Козлов, Петр Кузьмич (1863–1935) – исследователь Центральной Азии, руководитель Монголо-Сычуанской (1907–1909) и Монголо-Тибетской (1923–1926) экспедиций.

49. Речь идет о Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова (1923–1926), исследовавшей в 1924 г. в горах Ноин-ула, севернее Улан-Батора, курганы-могильники хуннских шаньюев.

50. Ольденбург выступал категорически против организации экспедиции Козлова: он полагал, что экспедиция плохо подготовлена в кадровом и методологическом отношениях (см. подробнее Yusupova 2016, 451–452).
36 Сергей Федорович стремился, чтобы в музейной экспозиции оборудование занимало возможно меньше места, только то, что необходимо для укрепления. Мы знаем, как трудно подобрать оборудование так, чтобы, помогая укреплению, оно не мешало видеть51. И Сергей Федорович выступал против всех тех увлечений, которые на сегодняшний день уже сданы в архив, но 4 года тому назад господствовали. Многие помнят, вероятно, фанерный период истории музеев, когда казалось, что чем больше применяется затейливых кружков и уголков из фанеры, тем понятнее вещь трудящимся. Тем, кто не связан с музеями, термин «фанерный период» не понятен. Тем же, кто видел эту экспозицию, хотя бы в Посудном отделе, – этот термин будет понятен.
51. Еще в мае 1911 г. руководство Русского музея императора Александра III обратилось к Ольденбургу с просьбой взять на себя руководство комиссией по приемке заказанных у фирмы Кюншерф шкафов и витрин для создаваемого Этнографического отдела музея. В комиссию вошли такие видные ученые, как Н. М. Могилянский и А. А. Миллер (cм. СПбФ АРАН. Ф. 208. Оп. 2. Д. 97. Л. 62).
37 Повторяю, во всем этом Сергею Федоровичу помогало его чувство меры и тот глаз, которым он обладал в высокой степени. Всем известно понятие абсолютный слух, но мало кому приходилось сталкиваться с выражением абсолютный глаз. Абсолютный глаз – умение вскрывать и фиксировать формы и сохранять для дальнейшего сопоставления даже на протяжении десятков лет. Этим свойством обладают очень немногие люди. Этим свойством обладал Сергей Федорович и поэтому в целом ряде случаев, когда он далеко выходил за пределы своей специальности, ему помогал этот глаз.
38 В отношении музейной техники Сергей Федорович всегда оставался верен себе. Многие помнят, вероятно, как нервно относился он к пушинке на рукаве своего собеседника. Пушинка на рукаве собеседника привлекала его внимание, он всегда старался ее снять. Или опечатка в корректуре, которую Вы держали в руках, вовсе не для того, чтобы показать ее Сергею Федоровичу, привлекала обязательно его внимание. Волнение, с которым он пытался выполнить непосильную задачу – сдвинуть с места тяжелую вещь, потому что она стоит иногда не так, как надо, – напоминает то, как он снимал пушинку с рукава. Но это, в сущности говоря, то же требование, которые мы вправе предъявить к каждому музейному работнику. Иногда за такой мелочью, как криво поставленная вещь, скрывается целый ряд опасностей для вещи и ее правильного восприятия. Не говоря об освещении, тут играет роль целый ряд обстоятельств, учесть которые в нашей музейной работе очень трудно.
39 Конечно, все это мелочи, и не стоило бы об этом говорить, беря на себя смелость характеризовать роль Сергея Федоровича в музейном строительстве. Мне хотелось еще остановиться на одном, самом главном, что делалось посильно Сергеем Федоровичем – это на его участии в выработке нормальной музейной сети, в размежевании музейных задач. Все знают, как трудно разрешить эти задачи в условиях, когда судьи и решающие должны были бы выступать только в роли экспертов. Трудно убедить музейных работников, что та или иная вещь или целая коллекция должна быть изъята, потому что ей не место в данном музее, а место в другом, потому что вся проблема, которая должна быть отражена этой коллекцией, не входит в круг задач данного музея.
40 Разрешению нестерпимо трудной задачи размежевания музеев Наркомпрос посвятил 16 лет. Мы находимся на том же этапе, как 14 лет назад, но обсуждение этого вопроса имело место бесконечное число раз52. Во всех этих обсуждениях принимал участие Сергей Федорович, и как раз здесь, в самой сложной проблеме размежевания задач этнографических и историко-культурных вообще он сумел с самого начала четко и ясно изложить свою точку зрения, и приходится радоваться, что хоть через 12 лет эта точка зрения одолевает – правда, когда Сергея Федоровича уже нет. При этом он убеждал тем, что был свободен от местного патриотизма. Ему было безразлично, близок ли он к тому или иному учреждению, в составе которого хранится коллекция, которой здесь не место, было безразлично, что учреждение, которое он возглавляет, лишится ценных материалов, если они должны быть перенесены в обстановку, где они займут подобающее место.
52. Уже вскоре после Октябрьской революции новые органы власти стали активно обсуждать планы реорганизации старых и создания на их базе новых, центральных музеев. Возникла идея образования Национального музейного фонда, сформулированная в так называемой «Московской декларации», подготовленной для Первой всероссийской конференции по делам музеев, прошедшей в Петрограде в феврале 1919 г. Московской коллегией Отдела по делам музеев и охраны памятников искусства и старины. В ней утверждалось: «Все коллекции ныне существующих русских музеев должны быть рассматриваемы так же как составная часть Национального Музейного Фонда. Распределение коллекций Фонда должно происходить как в целях создания новых музеев, так и в целях пополнения уже существующих» (см. Sundieva 2007, 74–79). В 1920 г. при Академии наук была даже создана специальная Комиссия по организации центральных музеев (она же – Комиссия по объединению Русского музея с вновь учреждаемым музеем мирового искусства, Комиссия по объединению центральных музеев), в состав которой входил и С.Ф. Ольденбург; возглавлял комиссию С.А. Жебелёв (см. СПбФ АРАН. Ф. 2. Оп. 1 (1920). Д. 8).
41 Поэтому при этой свободе от местного патриотизма Сергей Федорович умел бывать особенно убедительным. Характерной чертой Сергея Федоровича была одна мелочь, которую иногда ему ставили в упрек: он умел воспринимать большие культурные явления в целом, умел, в частности, рассматривать наш Эрмитаж, скажем, как цельный и большой участок нашего культурного наследия, он умел его воспринимать во всем целом и ограждать интересы этого культурного наследия от слишком ретивых и поспешных действий наследников53. К счастью, в этом он был не одинок, и та поддержка, которую неизменно Сергей Федорович находил в руководящих органах, помогла охранить музейное строительство от больших ошибок. Те органы, с которыми Сергей Федорович вступал по этому поводу в связь, всегда шли ему навстречу.
53. Здесь Орбели, определенно, имеет в виду деятельность Ольденбурга по защите фондов Эрмитажа от распродаж. Ольденбург и сам писал руководителям советского государства, и влиял на позицию коллег, в частности Орбели, который направил соответствующее письмо И.В. Сталину, вероятно, под влиянием Ольденбурга (см. Piotrovskiy 2016).
42 Но, ведь, все это, хотя бы то же восприятие Эрмитажа в целом, вытекало из основного свойства, характерного для Сергея Федоровича как ученого. Ни в исследовательской работе, ни в своих интересах он не замыкался в круг востоковедения. Мы знаем очень хорошо, как пришлось бы характеризовать Сергея Федоровича, если говорить о нем как историке-литераторе. И лучшим напоминанием об этом были слова Николая Яковлевича Марра, сказанные в прошлом году по поводу выступления Сергея Федоровича на магистерском диспуте Н.Я. Марра 40 лет тому назад54.
54. Темой магистерской диссертации Н.Я. Марра были «Сборники притч Вардана. Материалы для истории средневековой литературы, исследование с переводами, подлинные тексты и описание рукописей». По словам Марра, Ольденбург обратился к нему с вопросом: «Почему изучаемая вами средневековая литература трактуется как восточная, когда она по многим устанавливаемым у вас данным и западная, не менее западная, чем восточная?» (См. 12–13). Об отношениях Ольденбурга и Марра см. Kaganovich 2016.
43 Сергей Федорович умел сочетать в себе интересы и понимание Востока с интересами и пониманием тех явлений истории культуры Запада, которые неотделимы от Востока, потому что развитие ее зависело не от территории и не только от той страны и народа, который развивал культуру. Это Сергей Федорович умел выразить и в своей музейной работе и в этом смысле особенно характерно то, что, будучи лучшим другом молодого организма – Сектора Востока Эрмитажа55, Сергей Федорович горячо, так горячо, как только редко он умел делать, выступил против проекта, который казалось бы должен всех нас привлечь, – против проекта создания Восточного музея, Восточного музея, в котором должны быть объединены и коллекции Эрмитажа и коллекции Музея восточных культур в Москве с тем, чтобы был создан единый Музей востока. И Сергей Федорович сумел блестяще доказать всю нелепость этой идеи, всю нелепость изъятия восточного материала из всего окружения, в котором он должен быть изъят из сопоставления с памятниками античного мира, с памятниками всех культур, которые не подходят под понятие Востока. И здесь Сергей Федорович остался верен себе, для него не было Востока и Запада, для него была история развития человечества, развивающаяся и наслаивающаяся независимо от политических границ и независимо от нахождения в той или иной стране, в том или ином меридиане. СПбФ АРАН. Ф. 909. Оп. 1. Д. 330. Л. 63 об–76 об.56
55. См. Yuzbashyan 1986, 53–66. В октябре 1932 г. Орбели просил официального подтверждения согласия Ольденбурга занять «штатную должность профессора (т.е. действительного члена) по сектору Востока Государственного Эрмитажа» (см. СПбФ АРАН. Ф. 208. Оп. 3. Д. 435. Л. 2). Вопрос, связанный с реорганизацией Эрмитажа «на научных основаниях», вызвал в музее большое волнение и негативное отношение руководителей ряда уже существующих отделов, не желавших допускать перераспределения фондов. Ольденбургу как члену совета Эрмитажа эта ситуация была хорошо известна. В его архивном фонде сохранилась записка Орбели о реорганизации Эрмитажа и отзывы на нее руководителей других отделов (1927 г.; см. СПбФ АРАН. Ф. 208. Оп. 2. Д. 97. Л. 9–32, 44–53).

56. Машинопись с карандашной правкой.

References

1. Anan'ev, V.G. Muzeevedenie v prepodavatel'skoj deyatel'nosti L.A. Matsulevicha: po materialam fonda uchenogo. Vspomogatel'nye istoricheskie distsipliny 32, 2013. S. 498–508.

2. Anan'ev, V.G. Muzejnoe delo v trudakh akademika S. F. Ol'denburga 1920-kh godov. V sb.: A.N. Sakharov (red.), Istoriya i istoriki: istoriograficheskij vestnik 2011–2012, 2014. S. 167–186.

3. Anan'ev, V.G., Bukharin, M.D. Istoriya iskusstva i arkheologiya v obrazovatel'nom prostranstve revolyutsionnoj Rossii: dva neizvestnykh proekta 1917 g. Voprosy obrazovaniya 3, 2018. S. 268–286.

4. Bukharin, M.D. (otv. red.), Vostochnyj Turkestan i Mongoliya. Istoriya izucheniya v kontse XIX – pervoj treti XX vv. T. I. Ehpistolyarnye dokumenty iz arkhivov Rossijskoj akademii nauk i «Turfanskogo sobraniya» (Berlin). T. II. Geograficheskie, arkheologicheskie i istoricheskie issledovaniya (Arkhivy Rossijskoj akademii nauk i Natsional'noj akademii nauk Kyrgyzskoj respubliki). T. III. Pervaya Russkaya Turkestanskaya ehkspeditsiya 1909–1910 gg. akademika S.F. Ol'denburga. Fotoarkhiv iz sobraniya Instituta vostochnykh rukopisej Rossijskoj akademii nauk. M., 2018.

5. Bukharin, M.D., Popova, I.F., Tunkina, I.V. Russkie Turkestanskie ehkspeditsii 1909–1910 i 1914–1915 gg.: neizdannoe nauchnoe nasledie akademika S.F. Ol'denburga. V kn.: M.D. Bukharin (otv. red.), Vostochnyj Turkestan i Mongoliya. Istoriya izucheniya v kontse XIX – pervoj treti XX vv. T. II. Geograficheskie, arkheologicheskie i istoricheskie issledovaniya (Arkhivy Rossijskoj akademii nauk i Natsional'noj akademii nauk Kyrgyzskoj respubliki). M., 2018. S. 9–37

6. Devashter M. Shampol'on, ego russkie druz'ya i zarozhdenie egipetskoj muzeologii. VDI 4, 1992. S. 139–144.

7. Dolák, J. 2018: [Karl Popper and Museology: Between object and musealia]. Muzeológia a kultúrne dedičstvo [Museology and Cultural Heritage] 6/2, 7–17.

8. Formozov, A.A. Problema pamyatnikov kul'tury v SSSR i russkie arkheologi. V kn.: A.A. Formozov, Russkie arkheologi v period totalitarizma. M., 2006. S. 267–313.

9. Kaganovich, B.S. Sergej Fedorovich Ol'denburg. Opyt biografii. SPb., 2006.

10. Kaganovich, B.S. Sergej Fedorovich Ol'denburg i Nikolaj Yakovlevich Marr. V sb.: I.F. Popova (red.), Sergej Fedorovich Ol'denburg. Uchenyj i organizator nauki. M., 2016. S. 136–151.

11. Kuznetsova N.A., Kulagina L.M. Iz istorii sovetskogo vostokovedeniya. 1917–1967. M., 1970.

12. Marchand, S. 2007: From antiquarian to archaeologist? Adolf Furtwängler and the problem of “modern” classical archaeology. In: P.N. Miller (ed.), Momigliano and Antiquarianism: Foundations of the Modern Cultural Sciences. Toronto, 248–285.

13. Marr, N.Ya. S.F. Ol'denburg i problema kul'turnogo naslediya. Akademik S.F. Ol'denburg. K pyatidesyatiletiyu nauchno-obschestvennoj deyatel'nosti. 1882–1932. Rechi v zasedanii Akademii Nauk 1 fevralya 1933 g., posvyaschennom chestvovaniyu akad. S.F. Ol'denburga. Bibliografiya. L., 1934. S. 5–14.

14. Ol'denburg, S.F. Nauchnaya rabota muzeev. Muzej 1, 1923. S. 13–17.

15. Ol'denburg, S.F. Ehtyudy o lyudyakh nauki. Otv. red. S.D. Serebryanyj; sost., predisl., komment. A.A. Vigasin. M., 2012.

16. Ol'denburg, S.F. Dnevnik Turkestanskoj ehkspeditsii, snaryazhennoj po Vysochajshemu poveleniyu Russkim komitetom po izucheniyu Srednej i Vostochnoj Azii. V kn.: M.D. Bukharin (otv. red.), Vostochnyj Turkestan i Mongoliya. Istoriya izucheniya v kontse XIX – pervoj treti XX vv. T. II. Geograficheskie, arkheologicheskie i istoricheskie issledovaniya (Arkhivy Rossijskoj akademii nauk i Natsional'noj akademii nauk Kyrgyzskoj respubliki). M., 2018. S. 479–572.

17. Parkhomenko, T.A. Muzei dorevolyutsionnoj Rossii vo vneshkol'nom obrazovanii (vtoraya pol. XIX – nach. XX v.). V sb.: S.A. Kasparinskaya (red.), Muzej i vlast'. Ch. 2. Iz zhizni muzeev. M., 1991. S. 27–43.

18. Piotrovskij, M.B. (red.). Zhurnaly zasedanij Soveta Ehrmitazha. Ch. I. 1917–1919 gody. Ch. II. 1920–1926 gody. SPb., 2001, 2009.

19. Piotrovskij, M.B. S.F. Ol'denburg i Gosudarstvennyj Ehrmitazh. V sb.: I.F. Popova (red.), Sergej Fedorovich Ol'denburg. Uchenyj i organizator nauki. M., 2016. S. 253–258.

20. Piotrovsky, M.B. 2017: Contemporary art and classical museum: conflict or symbiosis? Muzeológia a kultúrne dedičstvo [Museology and Cultural Heritage] 5/2, 135–140.

21. Popova, I.F. S.F. Ol'denburg v Aziatskom muzee – Institute vostokovedeniya AN. V sb.: I.F. Popova (red.), Sergej Fedorovich Ol'denburg. Uchenyj i organizator nauki. M., 2016. S. 259–285.

22. Razgon, A.M. Istoricheskie muzei v Rossii 1861–1917. Avtoref. diss. dokt. ist. n. Saratov., 1973.

23. Reshetov, A.M. Vasilij Vasil'evich Radlov. Kur'er Petrovskoj Kunstkamery 1, 1995. S. 75–85.

24. Serapina, N.M. (sost.), Ehrmitazh, kotoryj my poteryali. Dokumenty 1920–1930 godov. SPb., 2002.

25. Scherbatskoj, F.I. Akademik S.F. Ol'denburg kak indianist. Zapiski Instituta vostokovedeniya AN SSSR 4, 1935. S. 23–30.

26. Shlyakhtina, L.M. Genezis muzejno-pedagogicheskoj mysli (vtoraya polovina XIX – nachalo XX v.). Izvestiya Altajskogo gosudarstvennogo universiteta 4/3, 2009. S. 275–280.

27. Shmidt, S.O. «Zolotoe desyatiletie» sovetskogo kraevedeniya. Otechestvo. Kraevedcheskij al'manakh 1, 1990. S. 11–27.

28. Sobolev, V.S. Dlya buduschego Rossii. Deyatel'nost' Akademii nauk po sokhraneniyu natsional'nogo kul'turnogo i nauchnogo naslediya. 1890–1930 gg. SPb., 2002.

29. Stanyukovich, T.V. Deyatel'nost' S.F. Ol'denburga v oblasti muzeevedeniya i ehtnografii. V sb.: G.K. Skryabin, E.M. Primakov (red.), Sergej Fedorovich Ol'denburg. Sbornik statej. M., 1986. S. 84–90.

30. Stanyukovich, T.V. Ehtnograficheskaya nauka i muzei. L., 1978.

31. Sundieva, A.A. Istoriya odnoj deklaratsii. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta, 300, 1, 2007. S. 74–79.

32. Tur'inskaya, Kh.M. Muzejnoe delo v Rossii v 1907–1936 gody. M., 2001.

33. Tur'inskaya, Kh.M. Ehtnograficheskoe muzeevedenie v Rossii v kontse XIX – nachale XX vv. M., 2008.

34. Vasil'kov, Ya.V. Akademik S.F. Ol'denburg: poslednie gody (direktor Instituta vostokovedeniya AN SSSR). V sb.: Nauka i tekhnika: voprosy istorii i teorii. Tezisy XX konferentsii Sankt-Peterburgskogo otdeleniya Rossijskogo Natsional'nogo komiteta po istorii i filosofii nauki i tekhniki (22–25 noyabrya 1999 g.). SPb., 1999. S. 156–157.

35. Yusupova, T.I. S.F. Ol'denburg i organizatsiya izucheniya Mongolii Rossijskoj akademiej nauk. V sb.: I.F. Popova (red.), Sergej Fedorovich Ol'denburg. Uchenyj i organizator nauki. M., 2016. S. 450–458.

36. Yuzbashyan, K.N. Akademik Iosif Abgarovich Orbeli. 2-e izd. M., 1986.

Comments

No posts found

Write a review
Translate